Правда о Ленноне: кем он был и кем больше не хотел быть — «битлзом».
Так выглядит формула его жизни, очищенная от плевел рекламы и водорослей скандалов и скандальчиков, диалектическая формула — закон отрицания отрицания, не капитуляция перед конформизмом, не ободранные колени блудного сына, покорно ползущего к Отцу с большой буквы, роскошной библейской бороде которого может позавидовать любой хиппи, не усмирение гордыни в рефрижераторе потребительского общества, не знаменитое «если не можешь свалить систему, то присоединяйся к ней», а вечный поиск и вечный бой, когда покой даже не снится, вечная неудовлетворенность, сжигающая художника на медленном огне всех мыслимых и немыслимых преисподний, головокружительная погоня за жар-птицей сложной простоты, настолько сложной и настолько простой, что руки опускаются в бессильном отчаянии и, что еще страшнее, обуреваемые искушением, соблазном вернуться на старый, проторенный путь эквилибристики, жонглирования, фокусов, эпатажа, в котором, по сути дела, бунтарства и революции столь же, сколько в «чего изволите», ибо музыку творишь уже не ты, музыку заказывают другие. Такое возвращение на круги — или диски? — своя равносильно творческому и гражданскому колесованию, творческой и гражданской капитуляции, стыдливо задрапированной фиговым листом филистерского «здравого смысла», «с меня хватит», «пусть теперь другие», «я тоже человек» и прочих прописных истин мещанской лжи…
…Джон Уинстон Леннон появился на свет 9 октября 1940 года в Оксфордском родильном доме Ливерпуля, одного из крупнейших портовых городов Англии. Отец Джона Альфред — моряк с торговых судов — покинул семью вскоре после рождения сына. Мать Джона Джулия оставила его на попечение своих сестер. (Через несколько лет она погибла в автомобильной катастрофе. «Я потерял мать дважды», — говорил Леннон.) Отец-моряк бросил якорь в гавани сына лишь четверть века спустя, когда тот стал богатым и знаменитым. Блудный отец шантажировал Джона через печать — «бедный родитель, забытый разбогатевшим сынком». Так продолжалось, пока Альфред не отправился в свое последнее плавание — на тот свет. Он умер от рака.
Джон был трудным ребенком — сообразительным, самостоятельным, непослушным. Окажись он в другой среде, его бы носили на руках, как вундеркинда. Но в портовых кварталах Ливерпуля за это давали по рукам. «Я почувствовал себя гениальным в десять лет и искренне удивлялся, почему никто не ««открывает» меня? Разве люди не видят, что я намного умнее своих сверстников? Если в мире и впрямь существует такая вещь, как гений, то это я. А если нет, то наплевать», — говорил полушутливо-полусерьезно Леннон.
Талант Джона особенно сильно проявлялся в его музыкальности. Он с ранних лет научился играть на пианино, аккордеоне и гитаре. Народная музыка и рок, ставшие особенно популярными в Англии в начале 50-х годов, полностью завладели воображением мальчика. «Все мы — и «битлзы», и Боб Дилан, и «Роллинг Стоунз» — вариации рок-н-ролла. Впрочем, возможно, мне это только так кажется, подобно старшим поколениям, утверждающим, что в их время все было куда лучше».
В 1955 году, говоря словами выдающегося композитора и дирижера Леонардо Бернстайна, кстати, соседа Леннона по готической «Дакоте», произошла встреча «святого Иоанна» со «святым Павлом» — встреча Джона Леннона с Полом Маккартни, хотя отец последнего упорно вдалбливал своему сыну, чтобы тот «не водился с этим мальчишкой». Джон и Пол образуют дуэт гитаристов под названием «Кворримен» и начинают потихоньку бренчать по церквам и частным вечеринкам в Ливерпуле. Через пару лет к ним присоединяется ходивший за ними «по пятам, как собака», Джордж Харрисон. «Кворримен» превращается в «Силвербитлз» — «Серебряных битлзов», а затем просто в «Битлз». «Почему «Битлз?» — часто спрашивали Леннона. «Просто так — «Битлз», — отвечал, как правило, он, — с таким же успехом мы могли стать «Шуз». («Шуз» в переводе с английского «башмаки»). В 1961 году к тройке гитаристов примыкает в качестве ударника Ринго Старр, и группа «Битлз», окончательно сложившись, отправляется на «завоевание земного шара».
Поначалу «завоевание» ограничивалось портовыми кабачками и молодежными клубами Ливерпуля. Миллионами еще не пахло. «Битлзы» получали всего 7–8 фунтов стерлингов за концерт. Но с тех пор, как роль менеджера группы взял на себя Брайан Эпстайн, владевший магазином по продаже граммофонных пластинок в том же Ливерпуле, дела «битлзов» круто пошли в гору. Под эгидой своего «ангела-хранителя» «битлзы» стали совершать успешные европейские турне, и вскоре Гамбург знал их лучше Ливерпуля. Расчет Эпстайна оправдал себя. Завоевание Англии извне оказалось легче, чем изнутри. «Битлзов» начинают приглашать на телевидение, в продажу поступает их первая пластинка «Love me do». И она оказывается пророческой. Любовь к «битлзам» захватывает Британские острова, а после их, тоже первого, всеанглийского турне перерастает в феномен, вошедший в историю западной культуры и нравов, а ее авторов приглашают выступить перед аудиторией, состоящей из королевского семейства.
Выступление оказывается успешным, но скандальным. Объявляя очередной номер, Джон Леннон, этот музыкальный Гаврош портового Ливерпуля, с озорством восклицает:
— Тех, кто сидит на дешевых местах, просим аплодировать. Остальные могут ограничиться позвякиванием своих драгоценных украшений!
Те, кто на дешевых местах, бурно аплодируют. «Остальные» — коронованные и некоронованные Виндзоры — шокированы…